Владимир Познер: «Если что-то неправильно, то я это скажу!»

В Новосибирск Владимир Познер, представлять которого по всей видимости смысла нет, прилетел, чтобы представить свою книгу «Прощание с иллюзиями». Это не первая книга, написанная известным тележурналистом. Девятая. Но, по словам самого Владимира Познера, самая дорогая…

Впрочем, на встрече в Высшей школе политики Сибирского института международных отношений и регионоведения его спрашивали не только о книге. О политике, о журналистике, о телевидении… О жизни, одним словом.

Как появилась книга?

Вообще-то книга появилась случайно. У меня в жизни много случайного: я и журналистом стал случайно, хотя должен был стать биологом. Но стал вот журналистом, и ни о чем не жалею.

Мой приятель – американец – убедил меня в конце 80-х, что надо книгу о своей жизни написать. Я наговорил кассет 400; он их обработал и прислал мне. А я их вернул и сел писать заново. Это очень тяжело далось, потому, что я разбирался в той вере, в которой я жил, и которую я потерял. Писал по-английски, потому что доверить перевод кому-то я просто не мог! В итоге книга вышла в Америке в 90-е годы и стала там бестселлером.

Прошло 18 лет, и многое, конечно, изменилось. Я захотел добавить новое. И добавил – другим шрифтом -- комментарии к тому, что я написал тогда. На это ушло еще полтора года.

Телевизор – это такая штука!

Я—журналист довольно известный благодаря телевизору. Телевизор – это такая штука! Появился человек на экране – и сразу он известен. Кто-то пишет в газете много лет – его не знают, а кого-то показали – и все. Такая это странная вещь...

Знаете, если каждый день в одно и то же время показывать лошадиный зад, то его тоже будут узнавать! А перестанут показывать – через две недели забудут… Вообще, я всегда говорю, что телевизионный журналист ничего не создает: книг не пишет, кино не снимает, музыку не сочиняет… Есть только экран, который и выносит человека на публику. Я не кокетничаю, а говорю абсолютно точно о своей профессии.

Российское телевидение во многом обвиняют, но я бы был осторожен, давая характеристики. На российском телевидении, пример, нет порнографии! Порнография – вещь абсолютно определенная, недвусмысленная. А против эротики, если она хорошо сделана, я ничего не имею. Другое дело, не нужно, чтобы ваш ребенок это смотрел. Но это уже ваша проблема, потому что телевидение показывает эту эротику не раньше десяти – одиннадцати часов вечера. Конечно, надо бы в телевизионном нашем пространстве сделать то, что сделано уже во многих странах – ставить условные знаки с расшифровкой: со скольки лет это можно смотреть. И пусть родители сами решают и программируют телевизор.

У нас телевидение коммерческое; внутри страны другого нет! То есть, это телевидение , которое существует за счет рекламы. И так называемый рейтинг важнее всего остального! Коммерческое телевидение стремится к получению максимальной аудитории, и, поэтому, устремлено к получению самого общего знаменателя. А это – к сожалению – голые задницы… Это я так обобщаю. Но люди это смотрят – и это доказано!

Как с этим бороться? Акционер хочет получить как можно больше денег, и его нельзя за это судить: он думает о бизнесе, о прибыли. Поэтому, остается только один способ: либо население благодаря образованию, благодаря родителям, постепенно меняет вкусы, либо создается в стране так называемое общественное телевидение, которое не зависит ни от властей, ни от рекламодателей. Таких общественных телевидений в мире существует 50. В Европе только две страны не имеют общественное телевидение – Российская Федерация и Белоруссия; с чем я вас и поздравляю…

И это – другое телевидение! Оно, в немалой степени, элитарно, но это телевидение заставляет людей думать, сопереживать. Оно устремлено на просвещение, но сделано так, что люди смотрят. Например,BBC. И это есть единственный способ гарантировать, что телевидение будет таким, каким вы примерно хотите его видеть.

«Сейчас нет журналистики…»

Эта тема мне небезразлична, ведь я отношусь к этому цеху. Согласен, что дела в нашей журналистике обстоят очень скверно. И тому есть несколько причин.

Первая причина связана с тем, как все это зарождалось. В советское время журналистов называли солдатами идеологического фронта. Задача была – пропагандировать и разъяснять политику партии и правительства… Журналистики не было – я это утверждаю! А были пропагандисты, и очень талантливые…

Журналистика стала развиваться во время гласности, когда вдруг журналисты стали говорить правду и показывать вещи, о которых запрещено было даже думать. И журналисты тогда стали героями…

Когда шла программа «Взгляд», на улицах Москвы никого не было, а за «Московскими новостями» стояли в очередях… Журналист оказался героем и поверил – а это важно! – что журналист больше, чем журналист! Такой рыцарь на белом коне, который борется за правду с драконами и монстрами... Они поверили в это, и совершенно напрасно! Они возомнили себя гораздо больше, чем есть на самом деле. И это продолжалось довольно долго – до середины 90-х годов.

Это сломалось, когда были президентские выборы 1996 года. Что тогда сделали журналисты? Они в это время выполняли задания своих хозяев и снова перестали быть журналистами. Но тут-то они понимали, что делают! Они говорили, что должны действовать, чтобы не пришли коммунисты к власти, но именно в этот момент они перестали быть журналистами. Это не журналистика, это совсем другая работа! И с этого момента доверие к журналистам стало падать. Но эти люди были так горды собой, стали циниками. и постепенно стали безразличными. Это – второй фактор.

И, наконец, третий фактор – конечно, приход к власти Путина и введение вот этой вот вертикали. Я понимаю, что Путин получил страну в тяжелой ситуации, и что нужно было ее как-то собрать – и никак нельзя сказать, что это было безуспешно. Но те люди, которые назаначены им для тех или иных дел. и, в частности, чтобы следить за СМИ, решили определенным образом: чем меньше аудитория того или иного СМИ, тем более оно может быть свободным… И поэтому федеральные каналы находились и находятся до сих пор под пристальным вниманием, ну, будем говорить, Кремля. То, о чем можно говорить, было ограничено, а то, о чем нельзя – расширено. И для журналистики это, конечно, оказалось негативным.

Вот эти три причины привели к тому, что сейчас нет журналистики. Есть отдельно взятые журналисты, но в принципе эта профессия себя предала, а потом продала... Может ли это измениться? В принципе, может – но не быстро. Второй гласности уже не будет, потому что гласность была основана на колоссальной вспышке веры и надежды.

Об отношении к власти

Я никогда не был диссидентом по отношению к действующей власти как принципу. Я могу не соглашаться и оставаться при этом журналистом. Я считаю, что мои политические пристрастия не имеют права появляться в эфире. Это не моя работа. Моя работа журналиста – сделать максимум, чтобы мой зритель понимал, с кем он имеет дело, и что происходит вокруг. Я не разделяю способ поведения Владимира Соловьева, к примеру, или Максима Шевченко. Для меня это не журналистика. И Путин прекрасно знает, кто я такой.

Но нет повода на самом деле закрыть мою программу. Просто нет повода, потому что у меня нет задачи мочить власть. Но если что-то неправильно, то я это скажу! У меня нет политических амбиций; я ни в какую Думу или куда-то еще не баллотируюсь…

Я занимаюсь совершенно другим, и поэтому могу на Первом канале так работать. Тем более, что Эрнст – надо отдать ему должное – является в какой-то степени моей крышей. В том смысле, что это ему звонят, когда недовольны, а не мне. Потому что мне звонить бесполезно… Я и не работаю на Первом канале – Первый канал покупает мою программу.

Путин хочет в историю попасть, а не вляпаться

Никто из нас на самом деле измениться всеръез не может. Но может дать себе оценку. Путин, на мой взгляд, абсолютный прагматик, а не идеолог; и несомненный патриот в позитивном смысле этого слова в России. Он хочет, чтобы Россия процветала, он -- умный человек; прекрасно слышит – это я говорю по личному опыту.

Он, полагаю, может принять решение внести некоторые изменения в политику. И мы очень скоро увидим: так это будет или нет? Насколько он услышал то, что происходит? Потому, что, если он собирается быть у власти шесть лет, то он не может об этом не думать. И, кроме того, этот человек хочет попасть в историю. Не вляпаться в историю, а попасть! И об этом он тоже думает: каким будет он, Владимир Владимирович Путин, в учебниках истории через икс лет?!

Нынешняя оппозиция мне несимпатична…

Владимир Рыжков мне очень симпатичен. Хотя в последнее время он стал все больше большевиком. То есть, вместо очень разумного, спокойного, взвешенного отношения вдруг в его выступлениях стал проскальзывать… ну, фанатизм -- громкое слово, но вот что-то такое…

Я слушал его на Пушкинской площади; и, вы знаете, следующий шаг -- это: вперед, на Кремль!.. Почти что так. И меня это огорчило. Потому, что, вообще, он -- умный и приятный человек.

Вы знаете, Прохоров – это любопытный субъект. В какой-то степени загадка. Он, конечно, обучаем, и он явно научился, как говорить – для политика это необходимо. Я не знаю, кремлевский это проект или нет… Какая мне разница: кремлевский – некремлевский?! Он в Москве 20% набрал! Это уже не проект – это что-то другое.

Могу сказать, что это человек с пониженной эмоциональностью, который хочет доказать, что он может! Я думаю, что в свое время были большие комплексы у него. Он же высокий был всегда – и, может быть, там были самые разные вещи… Желание доказать – я могу! – он реализовал в бизнесе, а сейчас это перешло в другую сферу. И в этом смысле он искренен: он хочет этого добиться! А его взгляды, конечно, более прогрессивные, чем у большинства других, как мне кажется.

Вообще, мне несимпатична никакая нынешняя оппозиция, но я – абсолютный сторонник того, чтобы она была! Она должна быть! Нужно, чтобы была какая-либо конкуренция, а без оппозиции ее быть не может. Я не говорю сейчас о системной оппозиции: это – не оппозиция, а игра в политику. То, что в Государственной думе называется оппозицией – надо быть очень наивным человеком, чтобы считать, что это на самом деле оппозиция.

А несистемная оппозиция… Я не понимаю, почему ее так называют. Это как про суверенную демократию. Но демократия или есть, или ее нет; а все остальное – это выдумка очень неглупого человека по фамилии Сурков. Так вот, люди, которые возглавляют эту оппозицию, мне несимпатичны – никто! Ни Борис Ефимович Немцов, которого я хорошо знаю, ни Навальный, которого я не знаю лично, ни Каспаров, которого я немного знаю, ни Касьянов, которого я знаю.

Они мне несимпатичны. И Удальцов тоже. Потому, что они все абсолютно категоричны и совершенно глухи к другому мнению. А идеи?! Ну, что значит – честные выборы?! Честные выборы – это множество разных вещей. Считать голоса – это самый последний этап.

И на самом деле люди ведь протестовали не против нечестных выборов – ведь все началось 24 сентября, когда нам на голубом глазу было сообщено, что, оказывается, Путин и Медведев с самого начала договорились, как будет… Люди рассуждали: значит, четыре года нам говорили – мы подумаем, мы не знаем… И, оказывается, это было вранье. А тогда за кого вы нас принимаете?! Вот этот момент спровоцировал протестное голосование, и так далее…

Но выборы прошли. Что – и сейчас будем демонстрировать? За честные выборы когда?! Через сколько лет?! Я об этом уже высказывался. Если будут демонстрации против коррупции или против продажности судов… Ну, дайте же тогда конкретные вещи!

То, что произошло – произошло. И нужно иметь в виду: путинский электорат – это кто такие? Я имею в виду большинство. Это – люди, которые старше 55 лет, которые не имеют высшего образования, люди малого достатка. Да, и женщины. Потому, что он сумел показать образец такого мачо… А кто демонстрирует? В общем-то, нарождающийся средний класс. Когда люди начинают жить лучше, когда у них появляются деньги, когда они могут перестать думать о хлебе насущном на каждый день, просто могут выпрямиться и посмотреть вокруг – тогда-то и возникает « А мне это не нравится!»

И это уже будет продолжаться, потому что этот класс будет расти. Обязательно! А чем это все кончится – я совершенно не берусь говорить…

• Изображения
• Медиа файлы