Ролен Нотман. О времени и о себе… Он умер...

Ролен Нотман. О времени и о себе…

Умер  Ролен Константинович Нотман. Человек без которого невозможно представить новосибирскую журналистику.  В последние годы мы были очень с ним дружны, несмотря на большую разницу в возрасте. Ролен Константинович обязательно дарил каждую свою новую книгу и делился планами на будущее. Казалось, совсем недавно он отметил свой 80-летний юбилей…

Не будем перечислять все награды и регалии этого замечательного человека. Лучше всего о Нотмане расскажет.. он сам. Пять лет назад, когда «Вечерний Новосибирск» еще был городской газетой, мы решили сделать подарок Ролену Константиновичу на юбилей. Он встретился с нашим обозревателем Татьяной Коньяковой и рассказал о своей жизни. Рассказал то, о чем мы не знали. Вот этот рассказ:

Ролен Нотман. О времени и о себе

Круглая дата совпала со знаковым в жизни Ролена Константиновича событием. Он принял решение на полгода оставить журналистику («Месяцев на пять-шесть уйти в молчанку») и целиком посвятить себя работе над семейным романом. Роман он пишет уже четвертый год. Написано более половины. Однако материал требует полного погружения. История семьи в романе будет развиваться на фоне исторических событий, в том числе трагических и героических, последних пятидесяти лет. И когда эта «семейная сага» увидит свет — на что мы очень надеемся — она позволит по-новому взглянуть на многие ключевые моменты отечественной истории и многое объяснит в жизни и журналистско-писательской судьбе самого автора. Писать ему есть о чем: семья у Ролена Нотмана «историческая».

«Историческая» семья

— Мой дед Лев Наумыч Войтоловский включен в список «Замечательные люди России», — рассказывает писатель. — Полковым врачом он прошел русско-японскую и Первую мировую войны. Написал записки «По следам войны». Предисловие к запискам в свое время писал Демьян Бедный. По профессии дед был литературным критиком, до революции работал в газете «Киевская мысль». Умер он в блокадном Ленинграде, слепой и одинокий…

— Александра Львовна Войтоловская — моя мать — была младшей из его четырех дочерей. Все были прирожденными, органичными гуманитариями. В этой гуманитарной среде, которая окружала меня с детства, и надо искать мои журналистско-писательские корни. Элла Львовна была работницей Пушкинского дома, кандидат филологических наук. Адда Львовна — писательница (ее книга «По следам судьбы моего поколения» до сих пор востребована, ее можно найти в Интернете). Трое из сестер, включая мою мать, прошли через сталинские лагеря. Единственная, кому удалось избежать ареста, была Эллина Львовна: ее муж был очень известным искусствоведом, членом редколлегии многих киношных журналов…

Родился Ролен Нотман в очень интересное, одновременно романтическое и жесткое время. Сыновей тогда называли Владленами, Виленами, Мариленами, а дочерей — Кларами, Розами (в честь Клары Цеткин и Розы Люксембург), Идеями и Индустриями. Ролен — рожденный Ленинцем. В выборе имени для сына родители, идейные коммунисты, были единогласны. Отца арестовали в 1935-м по обвинению в троцкистском заговоре и расстреляли в Магадане в 1937-м. Мать осталась в 22 года одна с тремя малолетними детьми на руках. К этому времени она уже успела блестяще закончить Ленинградский университет и училась в аспирантуре. Личную жизнь она больше так и не устроила, хотя такая возможность была. Она очень любила мужа и многие годы хранила комсомольскую иллюзию, что он, верный сын партии и народа, находится на каком-то особом тайном задании и вот-вот вернется. Когда отца не стало, Ролику Нотману было три с половиной года…

Его университеты

— Все хорошее, что было и есть в нас с братьями, — рассказывает Ролен Константинович, — от матери. Необыкновенная оптимистка, она успела воспитать в нас любовь к жизни, умение находить радость в любом деле и в каждом человеке. Это спасло нас от многих кривых дорог…

Мать была человеком неиссякаемой силы и таланта. Она имела изумительный музыкальный слух, писала стихи, которые были высоко оценены поэтом Лукониным. В лагере, где она провела долгие семь лет, плинтуя (обтесывая) камни и работая на лесоповале, успела создать несколько поэм. Казалось, ее ничто не могло сломить или загнать в уныние.

— Больше того, она, аскетка по биографии и жизни, считала, что без трудностей, страданий, бед и переживаний не будет полноценного человека, тем более писателя. Это называлось в нашей семье «накопить опыт жизни». Чтобы выстоять, не сломиться и не поддаться обстоятельствам.

До своих последних дней профессор, доктор наук Александра Войтоловская преподавала в новосибирских вузах, воспитав многие сотни студентов, которые с благодарностью вспоминают ее до сих пор. До своего последнего часа она оставалась человеком с неутолимой жаждой познания и мощным въедливым интеллектом.

«В нем мало интеллигентности», — говорила она, и в семье это звучало как приговор. На ее типичной интеллигентской кухне устраивались социологические, литературные и прочие дискуссии. Здесь живо обсуждалось все, что было ново, свежо, что будоражило умы…

— Я не помню ни одного спора насчет вещей, еды, только духовное воспарение. Все остальное считалось мещанством, мелочью жизни…

Благодаря «маминой школе» «типичный закаменский хулиганчик», как шутливо называет себя Нотман, избежал судьбы многих уличных пацанов, проживавших в те сложные годы на криминогенных городских окраинах. К своим тринадцати годам он перечитал всю русскую классику, включая «Братьев Карамазовых» Достоевского, которые его особенно пленили. И удивлял школьных учителей своими сочинениями…

Школа жизни помогла братьями выстоять в полнейшей нищете, в которую они попали после ареста матери. К окончанию школы им пришлось продать последнее, что еще оставалось в доме. (Это были облигации государственного займа, их обменяли на пару ботинок). К ботинкам у Ролена был «плащ с дырочками», в котором он и ходил в школу даже в сорокаградусный мороз…

После матери остался большой архив, который она собирала всю жизнь, делая это дотошно, как это свойственно ученым. Лет семь архив лежал без движения. Теперь, в процессе работы над семейным романом, он стал одним из главных документов. И, листая пожелтевшие страницы, писатель открывает все новые и новые моменты жизни самого близкого ему человека, которого, казалось бы, знал чуть ли не наизусть. И не устает поражаться бесконечной силе духа и той неистребимой вере, которая вела по жизни то святое поколение…

Именно Александра Львовна была самым строгим и беспристрастным судьей его романам и повестям, которые непременно пропускались через «варево маминых рассуждений, всегда неожиданное и очень интересное».

О писательской кухне

Его первый роман «Приоритет» был опубликован в двух номерах журнала «Сибирские огни» в 1983 году. Материал для романа дали пять лет работы редактором многотиражки «Станкостроитель» на заводе им. Ефремова. С тех пор писатель выпустил тринадцать книг прозы и публицистики, был принят в Союз писателей России и удостоен главной литературной премии города — имени Гарина-Михайловского…

— Я ничего не смог бы написать «без эффекта личного присутствия», — раскрывает он тайны писательской кухни. — Моя первая повесть «В мороз», не раз переизданная, никогда бы не появилась, если бы не мое военное и послевоенное детство, прошедшее на окраинах Новосибирска. «Ночная беседа» — это не только художественный отголосок катастрофы под Уфой, но и следствие того ужаса, который я пережил как журналист, когда через день после аварии прилетел в Уфу (потом два года лечился от сердечной аритмии). Роман «Капустник» не появился бы без моей жены, проработавшей более тридцати лет в консерватории (писал я его с заметным налетом иронии и без всякого пиетета перед творческой интеллигенцией, хотя тогда она еще и была)… Мой роман «Неприкаянный» построен на фактах из жизни моего брата Сергея. Повести «Благотворительные сеансы», «Сталин и Эдуард Петрович», как и многие мои рассказы, также имеют в своей основе подлинные факты реальной действительности.

Конечно, как и всякий писатель, он не буквально следует фактам, а обобщает, синтезирует, компонует: «По гоголевской традиции беру нос от одного, походку и голос от другого. Но читатели безошибочно определяют, кто есть кто, и моя «маскировка» мало влияет на эти «отгадки». И каждому, кто угадывает прототипы его произведений, он непременно дарит свои книги.

Журналистика и писательство в его судьбе не мешают, а, напротив, гармонично дополняют друг друга. Писательский слог делает его газетные материалы более тонкими, емкими и метафоричными. А журналистское пристрастие к фактам, конкретным историям и работе с документами во многом определяет особую природу его прозы…

О «второй древнейшей»

Журналистике Ролен Константинович отдал 53 (!) года своей жизни. Из них более сорока лет проработал в газете «Советская Сибирь». Сотрудничал он и с «Вечеркой», в самом первом номере «Вечернего Новосибирска» за 1958 год мы нашли за его подписью весьма занятный материал. В те далекие годы он был еще начинающим внештатным корреспондентом…

Последние 20 лет Ролен Нотман является научным обозревателем и заместителем главного редактора газеты «Советская Сибирь». Из всех журналистских тем популяризация науки относится к числу самых сложных. Механизм «перевода» с научного языка на общепонятный — дело тонкое. И казусы в альянсе науки и журналистики весьма часты. Потому ученые мужи бывают весьма скептически настроены к нашему брату-журналисту и не очень балуют его своим согласием на интервью, не говоря уже о «круглых столах». Ролен Константинович таких «круглых столов» за свою многолетнюю практику провел не один десяток. В академической среде он давно человек проверенный, свой.

Своеобразным итогом его работы по научной тематике стал выпуск двух книг — «Предназначение» и «Преемственность», которые увидели свет в издательстве СО РАН, в серии «Интеллигенты России». В первый фолиант вошли очерки об отцах-основателях Сибирского отделения наук. Вторая книга посвящена научным академическим школам, в ней представлены 30 научных школ и несколько десятков феерических судеб ученых, жизнь которых была связана с Сибирью. Эта «маленькая научная энциклопедия» принесла автору медаль за заслуги перед Новосибирской областью, которую он получил несколько месяцев назад в честь 50-летия СО РАН. Еще одна почетная награда к длинному списку его наград, включая Золотой знак Сибирского соглашения — «Достояние Сибири» и звание заслуженного работника культуры…

Его решение отойти от журналистики стало для журналистского сообщества и городской общественности своего рода шоком. Вернется ли он ко «второй древнейшей», поставив последнюю точку в своем семейном романе? Останется ли он научным обозревателем, или мы увидим его в ином качестве? А, может, Ролен Константинович решит окончательно отойти от дел, отдохнуть от ежедневной редакционной текучки, предавшись спокойной, созерцательной жизни? В последнее, впрочем, верится с трудом. Еще не успев дать «обета» журналистского молчания, он увлеченно говорит о необходимости написать о молодых ученых (материала накопилось на целую книгу) и заинтересованно обсуждает возможные темы будущих публицистических колонок (предложения от газет вести такие колонки есть). Представить новосибирскую журналистику без Нотмана невозможно…(«Вечерний Новосибирск», 28.08.2007)

                                               * * *

Действительно, представить себе настоящую новосибирскую журналистику без Ролена Константиновича Нотмана невозможно…

Теперь его нет.

• Изображения
• Медиа файлы