Михаил Елизаров: «Сообразно времени человек и замолкает»

Читающая аудитория писателя Михаила Елизарова хорошо знает: кто-то полюбил его творчество после нашумевшего «Библиотекаря», отхватившего «Русского Букера», а кто-то читает все, выходящее из-под пера писателя, начиная с повести «Ногти». Так или иначе, но практически каждая его книга обязательно попадает в список претендентов на какую-нибудь литературную премию. Вот и последняя на данный момент -- «Мы вышли покурить на 17 лет» -- уже заработала «Приз зрительских симпатий» премии НОС.

Встречам с читателями Михаил Елизаров всегда рад, тем более, что по его словам к нему всегда приходят по делу: «Радость такая! Случайных посещений практически не бывает. Я — человек очень вязкий: когда что-то делаю — мне трудно остановиться».

На встречах с читателями в Новосибирске, где Михаил Елизаров побывал впервые, но обещал вернуться, его о чем только не спрашивали:

О писателях, которых люблю

Из советских писателей я всегда любил Андрея Платонова. Это такая область красоты, которую к себе очень сложно прислонить. Можно сымитировать его фразу, но она тебе не принесет ничего и будет очень вычурно смотреться в твоем тексте. Но это пример того, как можно работать! То же самое у меня было с Эдуардом Лимоновым: оказывается, свою историю можно рассказать и так. Поражает уровень откровенности: можно говорить об этих вещах и еще о многих других… Чудо, что Эдуард Вениаминович Лимонов снова пишет стихи — это говорит, насколько юн душой этот человек. Он делает сборники — и это здорово у него получается.

Можно любить Гоголя, но он никогда не поможет тебе в твоей конкретной работе. То, как пишет Гоголь — это прекрасно в его историческом контексте, но в современном формате… Я последние текстовые отголоски Гоголя встречал у Набокова.

О советских писателях

У меня была библиотека, я советских писателей читал всегда. Помните, был такой писатель Нилин. Типичный такой. Роман его «Жалость» -- не самый плохой. И много таких было. Это была хорошая литература. Но это был первый эшелон, а еще ведь была литература, которая считалась вторым эшелоном. Владимир Георгиевич Сорокин не пародирует, а конструирует в сборнике «Первый субботник», он работает с конструктами даже не второго, а третьего эшелона. Советская проза — это мастерство, очень высокий уровень профессионализма. Если сегодня взять какой-то роман 50-х годов и как-то его обработать в соответствии с современными нормами, то он был бы воспринят не как проходящий текст, а как удача литературная! Здорово работали!

У нас очень много книг было в доме: более пяти тысяч книг в маленькой малосемейке двухкомнатной. Я приехал как-то и перерыл эти закрома. И увидел: и здорово, и грустно, и трогательно, и жаль… Невыносимо жаль! Я помню это ощущение. Мой персонаж в «Библиотекаре» Лагудов говорит о «сокрушительной жалости к той приснившейся жизни». Я сам это почувствовал: у меня была сокрушительная жалость… Я эти книги прочел: внимательно, очень тщательно, с уважением. А это очень важно, чтобы книгу читали не бегло, а с уважением!

О литературе

Было бы лучше, если бумажные книги стоили очень дешево. Сто рублей в розницу — это же нормально! Издайте в мягком переплете — это же недорого по себестоимости. И пускай это будет везде. Пускай будет этого много всего. Но этим всем надо заниматься! А государственные чиновники, от которых многое зависит, они как бы заняты собственным обогащением. Они не обогатятся от такого проекта — в нем нет для них ничего. Поэтому и нехорошо всё…

Войнович и тогда был паршивым, а если бы сейчас со своим «Чонкиным» вышел, то было бы еще более паршиво. Есть вещи, которые не стареют. Те же вещи Лимонова, можно издать и сегодня. Но есть вещи очень привязанные — это большая беда. Проза очень быстро стареет. Я просто потрясен, что со мной еще пытаются говорить о моем первом романе «Pasternak» -- слава тебе, Господи! Но проза дико стареет, она теряет актуальность, все, что угодно. Я не знаю, почему. Раньше такого не было, но сейчас это факт.

Я к своим книгам хорошо отношусь! Я их честно делал! Не было такого, чтобы я там где-то схитрил или схалтурил. Но я могу сказать, что есть везучие тексты и есть невезучие. Какие-то очень даже приняты, а какие-то нет. Вот почему люди хотят Акунина? Это же так дурно. Он же пишет пошлятину, и пишет хреново… Поганый у него текст. Я не говорю про мораль, которую этот человек пакует. И автор тот еще… Но народ ведь читает, потому что он с этим текстом отдыхает. Или вот женщины читают Донцову: это же необъяснимая вещь; это невозможно объяснить.

И с литературными премиями то же самое. Всегда есть кто-то лучше, кто-то хуже. Один премию получил, но и второй мог бы получить тоже. Толстому не дали Нобелевскую премию по литературе. Справедливо ли, что в год, когда он жил, ее дали Андре Жиду?! Был Набоков, который премию тоже не получил, был Борхес… Генрих Белль получил, но будете ли вы его перечитывать? И Гюнтер Грасс получил не за «Жестяной барабан», а по выслуге лет. Все-таки какие-то вещи должны вовремя происходить. А так нет ни логики, ни справедливости — или мы просто их не понимаем.


О мате и читательской аудитории

Я думаю, что на обложке достаточно написать 18+. Поймите, все эти законы — это же симптом какой-то государственной агонии. Это ненадолго! Они не успеют как бы вдруг сесть, озаботиться и что-то вытоптать… Но это же художественная литература! Худлит, который запаивают в какой-то пластик, поставят 18+, и будет это в трех магазинах в Москве и в одном магазине в Новосибирске… А в каком-нибудь вашем «Читай-городе» будет совсем другой репертуар, будете вы считать другие вещи. А у меня есть своя среда; мне не нужен стадион, не нужен миллион читателей — это меня пугает. Меня вполне устраивает моя аудитория. Это -- такой правильный камерный формат.


О планах и не только…

Я бы хотел писать часто. Обильно и много. И всё романы… Я постараюсь что-нибудь сделать, но непростое это дело. Время сейчас такое, что непонятно, что делать и как? Если пару лет назад я это понимал, то сейчас я этого не знаю. Нужно как-то себя заново понять. Постараюсь не сделать ничего плохого. Владимир Георгиевич Сорокин как-то сказал, что лучше иногда промолчать. То есть, не нужно делать плохие вещи, писать книгу просто для того, чтобы ее издать.

Издательский бизнес построен так, что они просят книгу в год. Издательство ЭКСМО, с которым я общался, очень хотело заключить контракт, но на три книги в год… Обещали достойные деньги. Но такая издательская структура может только похоронить всё. Европейский писатель не парится — он не задумывается, на что он будет жить дальше. А мы постоянно в поиске. И не быстро все получается, а если все в спешке, то нехорошо…

Сейчас сериал как бы вытеснил литературу. То есть, мы саги не читаем, а смотрим. Смотреть сериал сейчас — это как читать толстую книжку. Есть сериалы, которые делают хорошо — например, «Подпольная империя» или «Во все тяжкие». Американцы умеют это делать — отказать им в этом умении нельзя. Но мало смотреть; читать толстую книгу — это совсем другое. Да много еще чего есть: сетевая литература, например. Есть Фейсбук, в котором каждый — автор; у него есть друзья, для которых он пишет.

Наступило абсолютно новое время, когда каждый сам себе писатель. Посмотрел, поржал — ну, кто будет книжку читать?! Кто будет бежать длительную дистанцию в 300 страниц? Сообразно времени человек и замолкает, замирает.


Пока в кино ничего нет

Периодически предлагают что-то снять. Но, понимаете, какая штука: кино к нас ведь продюсерское… И когда сталкиваешься с вопросом: как мы будем продавать и кому будем продавать? На этом вся инициатива обычно заканчиваеьтся. Вот по повести «Ногти» ко мне столько хороших людей подходило. Они хотели сделать классный арт-хаус, но лежит все в каком-то медиа. Мертвым грузом лежит.

А с «Библиотекарем» такая история. Бондарчук периодически говорит, что обязательно это кино снимет, но чтобы сделать что-то похожее на фильм, надо 60 миллионов (разговор был до кризиса) чтобы сделать блокбастер. Если будет меньше, то получится неинтересно. Так что пока в кино ничего нет. Да и не надо…

В Германии все объяснил

Я приехал в Германию, но они меня поняли неправильно. Они решили, что моя повесть (а это сказка на самом деле) -- она как бы магический реализм, но антисоветчина. Решили почему-то, что я осуждаю советскую психиатрическую школу… Решили, что я пишу про советские ужасы! Я им рассказывал, что это вовсе не про это, что у нас была чудесная психиатрическая школа (а у меня папа был психиатром), лечили на самом деле хорошо. Конечно, всякое могло быть, но никак не палата № 6! И когда я это все им объяснил, им стало не интересно, что я не плюю в свое болото, а говорю, что у нас даже и не болото вовсе, а вот у них болото. Так все гранты закончились…

Европа — не для русских мужиков

Наверное, Европа — это вариант для женщин российских: они там чувствуют себя очень комфортно, они там очень востребованы. Там ведь такое царство женщин; страна унижена, а мужик растоптан. Если туда привезти, например, жену декабриста, то она через пару лет превратится в, скажем так, непотребство. А мужчина там себя чувствует очень плохо. Государственные структуры — феминистские. Они сами так выстроили — им вдруг так стало удобно. Вначале на все это с удивлением смотришь, а потом думаешь: да ну вас! Совсем с ума посходили со своим феминизмом, со своими меньшинствами. Ну вас в пень! Там не нужна мужская сила — там достаточно иметь государство. Это неправильно, это разрушает. Гендерность — это нехорошо!

В нашей стране все эти гендерные номера не пройдут. Абсолютно это нам не свойственно! Тем более, сейчас такие проблемы грядут, что разыгрывать эту карту ресурсов не хватит. Сейчас не до того! Когда падает курс, все эти номера не проходят.


Зачем мне знать?!

Не всегда нужно читать записные книжки и дневники писателей. Тот же Платонов в своих текстах абсолютно гениален, но вот в письмах — есть прекрасное издание его писем — мы видим, какой это был тяжелый, мрачный и ревнивый человек. Как тяжело было жить рядом с этим фантастическим, немыслимым гением обычным людям! Нужно ли нам это знать? Может, и не стоит этого всего узнавать?

Стоит ли, например, нам узнавать о сексуальной ориентации актера? Я просто не могу верить актеру-гею, если он играет мужчину, который любит женщину. Ну, зачем мне рассказали про Жана Маре и Жана Кокто?! Это как с последним айфоном: теперь его считают «зашкваренным», и не по понятиям теперь абсолютно! Недавно я летел, и в самолете один чувак другому говорит: у меня, слышь, пятый — он еще нормальный, а новый уже дырявый… Не надо все-таки некоторые вещи выносить!

• Изображения
• Медиа файлы