Путь на Запад лежит через Восток

В одном из эпизодов знаменитой в свое время компьютерной игры «Принц Персии» главный герой оказывается один на один с таким соперником, которого вообще невозможно одолеть. Единственный способ — остановиться, тогда он тогда тоже останавливается. А если вложить оружие в ножны, тот, неожиданно, делает то же самое. Оказывается, ваш непобедимый противник — это вы сами. Иногда надо уметь понять это, и принять единственное верное решение: перестать бороться с самим собой, чтобы развернуться и идти в противоположную сторону.

Мы, русские, уже три века находимся в плену обаяния европейской культуры. Уж и «кофей» пили, и платье европейское носили, и по-французски говорили, и целые государства Европе возвращали. И все как-то не получается с Западом сблизиться. Откровение снизошло во время военного конфликта с Грузией: два обращения в Совет Безопасности ООН по поводу массовой гибели людей ничего не дали. Антироссийскую позицию заняли даже те государства, которые обязаны России всем.

Ситуацию прокомментировал Федор Достоевский: «Нам надо всегда знать и помнить, и быть убежденным, что в решительных общественных вопросах Россия, если пожелает сказать свое слово или провести свое мировоззрение самостоятельно — всегда встретит против себя всю Европу, без исключения, и что в строгом смысле слова, — у нас в Европе нет и никогда не будет союзников».

С 1877 года, когда русский гений записал эту мысль, прошло 138 лет. Есть такие истины, которым время нипочем. Считается, что причину того, что «у нас в Европе нет и никогда не будет союзников» озвучил император Александр III, обронивший однажды: «они боятся нашей огромности», но «огромность» — результат завоеваний. Россия во все времена только тем и занималась, что завоевывала новые земли. Так может, европейцы боятся не «огромности» России, а ее неутолимого стремления стать еще огромнее?

Загадка русской души

Вообще, кто-нибудь задумывался о странной страсти России к территориальным завоеваниям? Это англосаксы выжимали из своих колоний горы золота, а Москва только успевала покрывать расходы на содержание новых подданных. Худшее, что их ждало — насильственная русификация. В то время как «царевы люди» пыталась поскорее встроить своих инородцев в какое-нибудь тягловое сословие, чтобы те перестали быть нахлебниками у государства, европейцы искали самую прибыльную форму колониального хозяйствования, которой всегда оказывался геноцид местного населения.

Например, на территории Северной Америки под властью испанцев, французов, англичан, голландцев в начале XVII века проживало, по разным оценкам, от 10 до 20 млн. индейцев. Все они были уничтожены. В течение всего двух столетий. Или другой пример — Китай. Тут другой полюс культуры, но результат — тот же. В 18 веке Циньская империя захватила Зюнгарию (Джунгарию), и все население оккупированных территорий, включая женщин, стариков и детей, было подвергнуто физическому уничтожению. «За один год погибло до миллиона народа и на пространстве лучших их кочевьев от Тэмиртунора (Иссык-Куля) до Тарбагатая не было ни одной кибитки» (Ч.Валиханов). «Люди и скот весь вырублены без остатку, так что и в плен их не брали, только те спаслись, которые убежали в Российские границы» (Черепановская летопись).
Важно понимать, что во всех случаях речь идет не о деяниях какого-то свихнувшегося персонажа типа Белы Куна или Пол Пота. На самом деле мы имеем дело с долгосрочной этнокультурной доминантой, оформленной в приемлемую для «нации» программу действий. Например, последние военные действия армии США против индейцев имели место в 20-х годах прошлого века. Причем, экспорт этой доминанты обнаруживает себя точно такими же плодами. В качестве доказательства — геноцид армян. Ведь резню в начале 20 века устроили не османы, а младотурки — турецкие либералы, усвоившие европейские ценности. Они начали с борьбы за конституцию, а закончили вполне закономерно — бойней, в ходе которой было отправлено на тот свет около миллиона турецких «неграждан».

У аборигенов Сибири уровень общественно-политического развития был примерно таким же, как у индейцев в Северной Америке. Разным было отношение к незваным гостям. Если североамериканские индейцы, бывало, даже спасали чужаков-англосаксов от голодной смерти (известна история про гусей от племен восточного побережья), то «православным» от сибирских аборигенов ждать милости не приходилось. Якуты вели против них боевые действия 10 лет, буряты — 20, тунгусы — 25. Были потери были с обоих сторон, в том числе массовые. Было ожесточение и все дьявольское, что будит в человеке война, но ни один этнос не был уничтожен. За четыре столетия численность сибирских малых народов в составе России увеличилась на несколько сот процентов. В то же время в Канаде и США большинство индейских этносов бесследно исчезло, а представителей тех, что выжили, так мало, что «невозможно ожидать, что в течение ближайшего столетия их число приблизится к тому, что было на начало XVII века» (Москаленко С. В., Скобелев С. Г..).

А что было бы с ненцами в случае отказа Москвы от завоевательной политики? Ответ на это вопрос особенно интересен, если не забывать, что продвижение англичан и голландцев в Сибирь через устье Оби остановил только жуткий крик из Кремля. В 1620 году под страхом смертной казни всем иностранным судам был запрещен заход с Карского моря. Причем, Москву не остановила даже потеря Златокипящей Мангазеи — это был первый высокоширотный международный порт, который тоже оказался отрезан от мира. Ради чего Кремль погубил предприятие, у которого оборот был больше чем у лондонской биржи?

С точки зрения европейской историографии, Москвой двигал страх перед Европой, которая была более конкурентоспособна и при благоприятном стечении обстоятельств вполне могла отжать Нижнее Приобье. С точки зрения отечественной истории проникновение европейцев в Сибирь грозило повторением известного сценария. Мангазея — это та цена, которую пришлось заплатить Москве, чтобы уберечь приобских аборигенов от геноцида. При этом не имеет никакого значения, какие цели на самом деле ставил перед собой царь Михаил. Художник пишет картину, вовсе не имея ввиду то впечатление, которое произведет она на ценителей, но о картине судят именно по этому показателю. Так и в политике. В 1808 году Северная финская армия с боями отступила за реку Кеми, и Швеция потеряла Финляндию, которая вошла в состав Российской империи.

Через 111 лет, в 1917 году, Великое Княжество Финское воспользовалось революционной неразберихой в России, чтобы отложиться и стать Финской республикой. Мечтал ли Александр I о том, чтобы «чухонцы» сохранили свою идентичность, а потом превратились в цветущую страну, производящую телефоны Nokia? Ответ на этот вопрос не имеет значения, потому что любой историк скажет, что у Финляндии не было иной судьбы, кроме как оставаться шведской провинцией (даже сегодня правящее сословие Финляндии составляют преимущественно лица шведской национальности). «Дикие финны» получили возможность культивировать свой язык, традиции и конституционные устои, благодаря тому, что длительное время пребывали под имперским покровом России. Во всяком случае, к началу Октябрьской революции они представляли собой целехонький народ, развившийся до идеи собственного суверенитета.

Есть еще один характерный пример русской экспансии. В 1723 году войска полковника Матюшкина захватили Дербент и Баку, принудив персидского шаха уступить эти города со всеми «им принадлежащими и по Каспийскому морю лежащими землями и местами». Эта военная кампания любопытна тем, что ее материалы всегда служили козырной картой для русофобов, распространяющих фальшивки о геноцидном характере имперских оккупаций. В частности, хитом интернета стала цитата из письма Петра Первого к тому же Матюшкину: «а басурман зело тихим образом, чтоб не узнали, сколько возможно убавлять». Характерно, что эту фразу, адресованную на берега Куры, обычно представляют как инструкцию для сибирских воевод на Енисее или Оби. Мол, Москва во времена Петра Великого практиковала геноцид против коренного населения Сибири. На самом деле полностью цитируемый отрывок выглядит так: «армян призывать и других христиан, если есть, в Гилянь и Мазандеран и ожилять, а басурман зело тихим образом, чтоб не узнали, сколько возможно убавлять, а именно турецкого закона».

Как можно видеть, речь идет о том, чтобы единоверцев привлекать на «ожиление» (заселение) в новых российских территориях, а «басурман турецкого закона», то есть мусульман-суннитов, отличавшихся мятежными настроениями, «убавлять зело тихим образом», то есть очень аккуратно, без шума выдавливать из страны. Письмо завершается характерной фразой: «Сие писано, не зная тех сторон, для того дается на ваше рассуждение: что лучше — то делайте, только чтоб сии уступленные провинции, особливо Гилянь и Мазандеран, в полное владение и безопасность приведены были».
Письмо Петра представляет собой документ, буквально пронизанный заботой о том, чтобы никто не покушался на «владение и безопасность», для чего российский император (письмо датировано 1724 годом) советовал главе оккупационной администрации избавиться от турецких агентов (мятежные сунниты искали покровительства у Турции, которая тоже имела виды на этот регион), но не привлекать их к суду как изменников, а действовать исключительно административными мерами.
Существует ли образец более щадящего отношения к завоеванному населению? Так что нам не пристало стесняться завоеваний России. Каждая российская оккупация — это племена и народы, выхваченные из пасти англосаксов или китайцев. И вот результат: Россия — самое большое в мире государство, а колонии наших «партнеров» — очаги национально-освободительного движения.

Почему «тюрьма народов»?

В 1839 году французский путешественник де Кюстин, посетивший Россию по приглашению императора Николая I, опубликовал свой путевой дневник, в котором назвал Россию «тюрьмой народов». Его поразило, что здесь больше народов, чем в Европе, но никто и не думал «качать права» по поводу национальной самобытности, требовать уважения к своим национальным обычаям и традициями. В России ни один этнос не мог претендовать на территориальную исключительность. Европейцу, выросшему на эстетике межрасовых и межэтнических противоречий, которые составляли смысл и содержание всей европейской истории, было дико наблюдать в России полное отсутствие самой темы «наций».

Поэт Жуковский не зря назвал благородного маркиза собакой — Россия не то место, где можно было найти угнетение по национальному признаку. Даже в русских летописях нет ни одного негативного упоминания по этническому признаку типа «черномазые». Отрицательное отношение летописцы выражали исключительно к «поганым» (в буквальном переводе к «язычникам»), этническая принадлежность которых тоже никогда не комментировалась. Все русские бунты потому и выглядели «бессмысленными», что не содержали и намека на национально-освободительный характер. И тем не менее, лживый образ «тюрьмы народов» с легкой руки популярного путешественника приклеился к России, даже стал хоругвью большевиков во время Великой Октябрьской революции.

Восстание евреев в России

Никто из историков не задавался вопросом: а зачем было создавать союз национальных республик в стране, где не было проблем в межнациональных отношениях? Сама идея СССР будет оставаться непонятной, пока мы не обратим внимание на один общеизвестный, но деликатный факт: в Российской Империи был один народ, представителей которого угнетали по полной программе. Это были евреи. И хотя преследование евреев вряд ли можно отнести к сфере межнациональных отношений (преследовали не семитов, а «христопродавцев»), самим евреям от этого бы не легче.

В конце 19 века юдофобия в России носила государственный характер, поэтому у русского самодержавия не было более непримиримого врага, чем еврейство. Вот почему именно евреи оказались на гребне революционного движения, а когда стихли громы Гражданской войны, состав наркоматов стал напоминать этническое сообщество, потому что доля евреев среди высших должностных лиц СССР в иные годы зашкаливала за 80 процентов.

Понятно, что такой расклад не мог устраивать основную массу населения России — тех самых великороссов (дореволюционное название русских), которые в царские времена были главными гонителями евреев. Назревала гроза, и большевики были вынуждены развернуть беспрецедентную по масштабу пропагандистскую кампанию по распространению идей богоборчества и атеизма. В результате, у большей части великороссов евангельские истории утратили актуальность, и многие из них стали относиться к евреям равнодушно. И, тем не менее, у главы большевиков Владимира Ленина не было оснований успокаиваться. Титульная нация России оставалась главной угрозой завоеваниям революции, о чем говорили участившиеся антибольшевистские восстания. Вот тогда-то и пришла в голову счастливая мысль распространить черносотенное отношение к евреям на все национальные меньшинства.

С этого подлога, собственно, и началась история СССР, потому что задача по удержанию завоеваний революции стала выглядеть так: «защитить инородцев (и евреев в том числе — авт.) от истинно русского держиморды» (В.И.Ленин, «К вопросу о национальностях или об «автономизации», 1922 год.). Не смотря на то, что «инородцы» не требовали никакой защиты, эта идея стала хребтом «государства нового типа», которое отличалось только одним: способностью подавлять политическую активность системообразующего этноса за счет мер, предназначенных для защиты от него национальных меньшинств. Чтобы никто не сомневался в том, что последние, действительно, были «угнетаемы великоросским империализмом», Ленин, на всякий случай, запретил в школах преподавание истории. Об этом мало кто знает, но СССР создавался как страна, свободная от исторической науки, которая была запрещена и в школах, и в академиях.
В 1934 году, когда историю вывели из-под замка, Россию было не узнать. Евреи превратились в «привилегированный слой» (воспоминания Б. Г. Бажанова, секретаря Сталина), а страна была сплошь покрыта территориальными национальными областями и округами. Историкам, извлеченным из небытия, была предложено научно обосновать новую административно-территориальную карту. Это была непростая задача. И не только потому, что в числе прочих еврейская автономия охватывала сразу две территории: Крымскую АССР и Биробиджан (постановление ЦК ВКП (б) от 26 июля 1928 г.), но и потому что почти все национальные территории создавались впервые, нередко одновременно с народом, которому должны были принадлежать.
Это сегодня бывшие советские республики являются национальными государствами, а в царской России наций не было. Например, узбеки были созданы большевиками в 1924 году, но не столько из кыпчакского племени узбеков, сколько из туркестанцев, бухарцев и хорезмийцев. Причем, территория новой республики была очерчена не по границам земель постоянного проживания указанных этносов, а как попало. Часть родов оказалась за границей «национальной» территории. В 1929 году новой «нации» пришлось перенести повторную операцию: часть узбеков, признанная таджиками, была выделена в отдельную республику.

Все созданные большевиками территории объединяла одна особенность: на момент создания СССР им выпало жить по соседству с какой-либо русскоязычной окраиной. Последнее обстоятельство и объясняет кажущуюся, на первый взгляд, хаотичность объединения под одним именем разношерстных племен. Ведь национальные республики для того и создавались, чтобы включить в свой состав прилегающие земли традиционного проживания великороссов-русских. А если требуемого соседства не оказывалось, включался план «Б», при котором осуществлялось «добровольно-принудительное» переселение русского контингента.

Так, например, на территории Грузии доля русских в первые годы существования СССР была увеличена с 3,6 до 10,1%, в Азербайджане — с 9,5 до 13,5% (в 1939 г. она поднималась до 16,5%), в Казахстане — с 20,6 до 42,7%. Всего по национальным квартирам Советам удалось распихать едва ли не половину всего великорусского населения страны.

Катастрофа

Никто не возражал против русского соседства, и это было главной проблемой для большевиков. Русское население республик должно было попасть под контроль инородческих элит, но последние никак не хотели примеривать на себя новую роль. Решение нашел Луначарский. С легкой руки наркома образования СССР, новообразованным нациям вменялось вести свою письменность на латинском алфавите, в то время как русская часть населения той же республики должна была продолжать использовать кириллицу. Мера возымела действие — даже после отмены латиницы в 1940 году в республиках осталась негласная традиция делить население на «хозяев» и «русских». Впервые на полиэтническом монолите России появились мелкие трещинки. Они стали расширяться в горбачовскую эпоху, потому что советские нации начали писать собственные истории.

Это было великое искушение — такое же, как «империя Чингисхана», которую англосаксы подсунули невинным монголам в 19 веке. Туркмены, казахи, белорусы, украинцы, киргизы, узбеки, таджики, азербайджанцы, армяне, молдаване, эстонцы, литовцы, латвийцы к концу второго тысячелетия оказались настолько накачаны собственным национальным величием, что уже не помещались в рамки Советского Союза. Достаточно было малейшего повода, чтобы страна распалась, что и произошло в 1992 году. При этом новые суверены отложились от СССР не только с приватизированными сюжетами российской истории, но и с русской территорией, которой наделили их большевики. Так за рубежами России в один момент оказалось 25 миллионов русскоязычных людей — 18% от всего русского населения страны.

Катастрофа обнаружила себя, когда начались межэтнические распри, потому что национальная стихия, в которую погрузились новые государства, диктовала им соответствующую модель поведения. Братские народы стали недвусмысленно кивать своим русским землякам на российскую границу. Мол, идите домой, «забывая», что те в гости ни к кому и не приходили. Война, вспыхнувшая на Юго-Востоке Украины, стала самой радикальной формой выражения именно этого процесса.

«На чужом пиру похмелье»

На фоне тайных и явных колониальных войн за «русское наследство» внутри самой России продолжают разбегаться и шириться новые трещины, грозя расколоть на части уже то, что осталось. Ведь политику национального разделения, когда-то запущенную большевиками, никто не отменял, она до сих пор живет и здравствует! Территориальный принцип национальных автономий, помноженный на примат национальной самобытности, привел к тому, что в Татарстане, Башкортостане, Бурятии, Коми и в некоторых других республиках чужая русская культура финансируется по остаточному принципу. В школах преподавание чужого русского языка осуществляется по минимальному варианту. Чужие русские названия и топонимы заменяются на национальные — все культурное пространство заполняется «великой» историей местной нации, в которой русские изображаются отнюдь не как спасители от геноцида, а по европейски корректно: как оккупанты.

Соответственно, дорусский период — золотой век нации, сопряженный с невиданными достижениями предков. Археологи уже боятся называть вещи своими именами, потому что полученные в ходе раскопок данные часто противоречат культивируемым местной властью представлениям о великом прошлом данного народа. Сделал заявление о научном открытии — получай акт «межнациональной розни». Алтайцы, например, препятствуют раскопкам новосибирских археологов, потому что те все время выкапывают останки древних людей «не той» расы, что дискредитирует националистические идеи, культивируемые местной элитой.

Самое смешное, что российские власти закрывают глаза на разгул национализма, совершенно не отдавая себе отчет в том, что в России страх нанести ущерб чужой национальной гордости — это абсурд. У нас нет расистских или нацистских традиций. Наши предки не совершали тех преступлений, которые сегодня заставляют европейцев и американцев сдувать пылинки с представителей пострадавших рас и этносов. Сама традиция «политкорректности» в России основывается на абсолютно недостоверных представлениях о «национально-освободительном движении», которое будто бы имело место в дореволюционной России.

Почему Россию «умом не понять»?

Карл Маркс неслучайно считал Россию последним местом, где могла произойти социальная революция, так как здесь ни одна из наций не имела своей национальной истории, не смотря на колоссальное национальное разнообразие. Вслед за Кюстином создатель «Коммунистического манифеста» видел в этом признак отсталости России. Ему и в голову не могло прийти, что государства бывают не только национальные, но и наднациональные.

В 19 веке понятие «нации», как его сформулировал просвещенный универсум, сводилось к образу племени, вставшего на защиту интересов своей элиты. Ситуацию в России была принципиально иной. Первым эту особенность уловил Лев Толстой: «Пока историческое море спокойно, правителю-администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом «(Л.Толстой, «Война и мир»).

Способность России идти «своим громадным независимым ходом» — это свойство цивилизации, которая в критические моменты берет верх над государственностью, потому что цивилизации живут по другим законам. Вот почему предметом защиты вздыбившегося «русского медведя» никогда не была элита страны. В крупнейших столкновениях с Европой (в 1604 Сигизмунд, в 1812 году Наполеон, в 1941 году Гитлер) русский народ стоял «за веру». В том числе, во время Великой Отечественной войны, когда в СССР свирепствовал государственный атеизм — в 1943 году были открыты сразу три духовных академии (в Москве, Киеве и Ленинграде). И революция в России не была похожа французскую. Свержение тирании или отжившего класса — это не уровень цивилизации (вот почему к русским не клеится идеал «свободы»). Россия свергала Бога! В этом смысле русские евреи являются инструментом истории, оставаясь плоть от полти того неразрывного целого, чем являлась Российская империя.

«То, что в одном веке считают мистикой, в другом становится научным знанием» (Парацельс).

Планетарную миссию России как государства-цивилизации лучше всех сформулировал полковник Каддафи. В июне 2011 года он выступил с обвинительной речью в адрес стран Европы и США, которые уже 4 месяца вели боевые действия против суверенного государства, неожиданно заговорив на совсем другую тему: «Будь ещё в мире Россия, настоящая Россия, единая и великая Россия, защищавшая слабых, вы не посмели бы. Но её нет, её нет, и вы торжествуете». Отчаяние не подбирает слов — загнанный в угол лидер уничтожаемого государства вспомнил не Бога, а Россию. Мы изумленно смотрелись в это зеркало, но сделанные выводы оказались мелки и суетны. Мы стали говорить о роли России в поддержании мирового порядка, о нашем стремлении к многополярному миру, хотя следовало бы задуматься о совсем другом: что делало Россию «великой, защищавшей слабых»?

Если мы сами не в состоянии объяснить феномен России, то как ждать от жителей США и Европы? Кто должен объяснить миру, что Россия — это цивилизация, развивающаяся в границах одной государственности? Кто должен предъявить аргументы, доказывающие, что России бессмысленно предъявлять требования, которые могут быть адресованы обычному национальному государству, потому что планетарный статус России де факто равен статусу ЕС?

Мы должны сами создать религию, согласно которой тысячелетний марш России — это модель истории всей человеческой цивилизации, которая сегодня выглядит предпочтительной альтернативой. Достаточно почитать Пушкина в оригинале, чтобы убедиться в перспективности русского мироощущения. Через этот «магический кристалл» можно увидеть будущее, свободное от того апокалипсис, к которому нас всех ведет «сумрачный германский гений». В этом смысле главный продукт русской цивилизации — язык — стоит рассматривать как ключ к рецепту спасения, закодированному в текстах Гончарова, Пушкина, Достоевского, Гоголя, Толстого, Чехова, Блока. Ведь в русском языке есть смыслы, которых нет в других великих языках. Кто его знает, может быть, идея перекодировки западного создания посредством принудительного чтения «Повестей Белкина» не так уже безумна. Ведь Россия завоевывала новые территории, по сути, только для этого.

История — это не то, что было, а что написано

Впрочем, рассуждения о мессианской роли России всегда будут выглядеть квасным патриотизмом, пока мы будем внимать им с точки зрения той отечественной истории, которую преподают в школе и вузах. Невозможно думать о теории наднационального государства в терминах, предназначенных для описания буржуазной республики — надо менять всю историческую парадигму.

В 1999 году в степях Новосибирской области, неподалеку от районного центра Здвинск, археологи раскопали следы портового города, процветавшего в 7−8 веках до нашей эры. Останки кузниц свидетельствовали о том, что эти люди ковали, в том числе, железо. До сих пор считалось, что железным оружием в ту эпоху владели только дорийцы и филистимляне. Не случайно, первые покорили древних греков, другие — древних евреев. Открытие новосибирцев говорит о том, что в Ойкумене была еще одна «железная» культура.

О ком идет речь? По окаменелым ракушкам ученые установили, что водоем, на берегу которого стоял древний порт, был частью акватории Азовского моря. Это значит, что современники Одиссея, жившие на вершине морского залива в Барабинской степи, были киммерийцами (меотами) или народом, входившим в эту историческую общность. Сама же Новосибирская область (и, видимо, все Верхнее Приобье) в эпоху Античности представляла собой типичную «колыбель цивилизации», ничем не уступающей средиземноморской.

Вот такое археологическое открытие. Оно полностью перечеркивает все «научные» представления о прошлом не только Сибири, но и Европы (в 8 веке Рим еще не был построен), потому что меняет направление волн прогресса. Они шли не с Запада на Восток, как считалось, а наоборот. То есть культуру городских цивилизаций питала Великая Степь. И самое интересное, что в самой стремнине этого процесса всегда находилось наше Отечество. Одной свой стороной оно участвовало в формировании цивилизации Запада, другой — Востока.

Если посмотреть на имеющиеся у исторической науки данные через призму киммерийской портовой крепости в Барабинской степи, то открывается реальность, вдыхающая смысл, например, в архитектуру Московского Кремля. Разглядывая его минареты и мечети, мы не можем не видеть схватки двух миров: степного сарматского, великого своей способностью доставлять армии на огромные расстояния, и городского венедского, создавшего земледельческие цивилы, торговые союзы и двухпалубные корабли. Эти миры боролись за духовное владычество над волго-окской цивилизацией, которая противопоставляла обоим «конкурирующим фирмам» собственную культуру, еще более древнюю. О том, насколько сильным было это сопротивление, свидетельствует факт, что последним народом Европы, принявшим христианство, оказалась мордва.

В середине XIII века вектора противоборствующих культур приняли встречное направление, что разломало страну на два государства: Великое княжество Московское на востоке и Великое княжество Литовское и Русское на западе. Не многие знают, что первые два века Москва и Вильня жили душа в душу, причем первая по отношению ко второй выступала в роли младшего партнера. Конец идиллии описал некто Даниил Принц из Бухова, находившийся в 1575 году с дипломатической миссией при дворе Ивана Грозного (тогда же впервые мелькнуло словосочетание «татарское иго»): «Иван же Васильевич, дед ныне царствующего, так как его родственники от взаимных усобиц уменьшились донельзя, да и сам он также многих лишил жизни за ослепление своего отца, то, по низвержении Татарского ига («jugo Tartarico» — авт.), имея возвышенный характер, первый назвал себя «Царем» (Czarum), чего до того Московские Князья никогда не употребляли».

ХОМУТ НАНЯТЫХ ВАРВАРОВ — ЕЩЕ РАЗ ОБ ИГЕ

Как можно видеть, дуэт распался в результате «низвержения» какой-то власти или режима, который автор назвал «татарским хомутом» (в 12−15 вв. «игом» называлась воловья упряжь). И главным результатом этого «низвержения» надо считать удаление из бюджета Великого Московского княжества строки «на содержание армии», так как «татарами» до времен Алексея Тишайшего называли не народ, а степную конницу, которая считалась «фирменным» родом войск Московского государства. В старопольской исторической литературе (Длугош, Меховский), когда речь шла об указанном периоде истории порубежного государства, вместо слова «татары» использовались другие понятия: «варвары» («iugum barbarum»), «слуги» («iugum servitutis»), что подтверждает смысл, какой вкладывали в слово «татары» все средневековые писатели: «наемное языческое войско».

Таким образом, историческая коллизия, которой в 19 веке немецкий историк Крузе придумал собственное название «tatarisch-mongolisch tributherrschaft» («татаро-монгольское иго» — Крузе Х., Крузе Ф, «Атлас и таблицы для обозрения истории всех Европейских земель и государств от первого их поселения до наших времен», 1817 г.), должна была отражать не гнет со стороны вторгшихся завоевателей, а узурпацию власти со стороны наемных вождей варварской армии. Стандартный сюжет из истории позднего Рима с той лишь разницей, что в Московском княжестве «солдатские императоры» предпочитали не покидать расположения войск, превращая свои военные базы («сараи») в пышные резиденции.

Новые порядок правления получил название «орда» (однокоренное русское слово «орудовати» в рассматриваемую эпоху означало «устраивать дела»), превратив Москву в административный центр по сбору налогов. В какой-то момент последняя стала преследовать собственные интересы, что и привело к разрыву отношений с братским Великим княжеством Литовским и Русским. Казимир крайне болезненно отреагировало на поражение татарской партии, как будто к власти в Московском Кремле пришли представители чуждой религии.

А может быть, так и было? Ведь известно, что триумф Василия Третьего нашел выражение в том, что он построил московский Кремль, каким мы его видим сегодня, а это образец мусульманской архитектуры. Нам так же известно, что при дворе его сына (отца Ивана Грозного) русская знать носила татарскую одежду и разговаривала на татарском языке (В.Вернадский). Кстати, само слово «язык» к нам пришло именно из татарского языка, который в те времена, если судить по «Путешествию за три моря» Афанасия Никитина, представлял собой турецко-мордовскую смесь, на которой говорила львиная доля населения Московского государства. Результаты реконструкции головы Ивана Грозного, внука Ивана III, по методу Герасимова тоже говорят в пользу религиозного разлада между Москвой и Вильней. Ведь перед нами открывается лицо этнического узбека! Не случайно, этот человек в письмах князю Курбскому писал удивительные вещи: «Встречал ли кто-либо честного человека, у которого голубые глаза? Ведь даже облик твой выдает твой коварный нрав!» Таким образом, получается, что противостояние Москвы с Вильней началось, когда «лица узбекской национальности» вернулись в Кремль! Началась эпоха трех Рюриковичей, во время которой была создано то государство, которое мы знаем сегодня.

Кем же тогда были исторические татары, рекомые «iugum barbarum»? Ответ, как ни удивительно, известен. В повести об ослеплении Василия I. I. на эту тему есть характерный эпизод «По сем же татарове начаша Руси кликати: «Вы хто есть?» Они же отвещаша: «Москвичи, а идемъ со княземъ с Васильемъ Ярославичемъ искати своего государя великого князя Василья Васильевича, сказывають его выпущена. А вы кто есте?» Татарове же рекоша: «А мы пришли из черкас съ двѣма царевичи Махметевыми дѣтми, и с Касымом да съ Ягупомъ».

«Пришли из черкас» — в те времена эта фраза означала «пришли Орды. В данном случае — из Ногайской, которая в те времена включала современную Ростовскую область, части Волгоградской, ЛНР, Воронежской областей и кусок Калмыкии. В 19 веке — это область Войска Донского, где во все времена проживали черкесы, которых чаще называли касогами. Согласно русским летописям именно они составляли ядро татарского войска. Но касоги — народ иранского корня, то есть «истинные арийцы». Выходит, в рассматриваемую эпоху «татарами» называли тех, кого позднее назовут «казаками»? В Типографской летописи слово «татары» начало заменяться на «казаки» аккурат в конце 15 века (с 1491 года), что хронологически совпадает со временем, когда в Ногайской степи вошла в силу мода на «молодчество» — вольную жизнь в составе воинских братств, которые стали приходить на смену старой структуре ордынского войска. Через три десятка лет завершилась смена поколений. Татар не стало — последнее их упоминание в Типографской летописи относится к 1527 году. Виновниками «растатаривания» касогов, надо полагать, были ветераны взятия Константинополя, вернувшиеся на родину во второй половине 15 века. Им было чем привлечь к себе внимание: называясь на турецкий манер «казаками», они носили турецкую одежду, а главное, не собирались возвращаться в ряды татар. Очевидно, после 1395 года, когда Тамерлан разгромил Орду, какая-то часть касогов примкнула к османам и участвовала в штурме Константинополя 1453 года, покрыв себя славой (с тех пор слово «казак» в турецком языке означает «герой»). Неудивительно, что вернувшись домой, эти воины стали кумирами татарской молодежи, а через 50 лет уже вся степь превратилась в разбойничье Дикое Поле, контролируемое казацкой вольницей.

Любой этимолог скажет, что «казак» и «касог» — это одно и то же слово, а значит, традиционные представления об этническом составе Орды некорректны. Тем более, что предки современных киргизов, калмыков и некоторых других сибирских народов, стали прибывать к Волге не ранее эпохи Алексея Тишайшего (отца Петра Первого). Соответственно, степными варварами, которые во времена Владимира Красное Солнышко приезжали в Русь нанимались на военную службу, могли быть этнические предки тех, когда со времен Екатерины Великой стали называть «великороссами». Вот почему в Прологе 1661 года «лютии поганци татарове» (в буквальном переводе «твердые язычники солдаты») названы корнем вражды русских князей, то есть раскола, какой имел место на Руси по отношению к «татарам». Более того, из писем Ивана Пересветова следует, то в народе существовало положительное представление о «правде татарской». Возможно, она противопоставлялась правде «русской». Название «русин», «русский» в те времена означало не национальность, а подчиненность русам. И суздальские князья не были русскими в современном смысле этого слова. Скорее всего, это были православные тюрки, которых Идриси назвал Русью-Тюрк. Они подчинялись метрополии — Руси Киевской, а когда последняя превратилась в языческое Великое княжество Литовское и Русское, то и в сателлите должны были произойти такие же изменения. Так оно и случилось. В Залесской Руси к власти пришли язычники-степняки. Только это были не монголы (китаизированные народы в те времена еще не покинули Сибирь), а белокурые сарматские кочевники (асы, касоги), прежде находившиеся на службе в Руси-Тюрк.

Ислам и православие

Одной из характеристик эпохи, начавшейся после того, как тюрки уступили свое место арийцам, является бурное храмостроительство. Все старейшие церкви России были возведены во времена «татарского ига»! Слово «харам» — тюркское, означает «место для моления». Расцвет Православия можно объяснить только массовой христианизацией татар, которых крестили, конечно же православные тюрки, отступившие на вторые роли, но никуда не девшиеся.

Какие причудливые формы могло находить соединение христианства с язычеством, рассказывает вся история Средневековья. В случае с Древней Русью все могло быть еще удивительней. Изначально принадлежа к городской культуре Востока (основатель московской государственности Андрей Боголюбский до крещения носил имя Китай), Москва хранит на себе печати сразу двух мировых религий — Православия и Ислама. Есть даже теория (Фоменко), согласно которой Ислам первоначально мог существовать в Москве как некий воинский вариант православного христианства — возможно по этой причине в Европе первое знакомство с Исламом отпечаталось в слове «москва», под которым его там некогда знали. Вероятно, здесь же стоит искать и ответ на вопрос, почему на старых православных церквах крест сочетается с полумесяцем? Лично мне было удивительно открыть, что у слова «мечеть», оказывается, есть прямые родственники в древнерусском словаре. У наших пращуров слово «мечта» означало «видение», а глагол «мечтать» означал «совершать обряд»! Таким образом, получается, что в русском языке слово «мечеть» могло родиться как называние походной церкви — места для совершения обряда, связанного с видениями. У исторических татар, как известно, до перехода в Православие, был культ великих предков, видениям которых они поклонялись. Можно предположить, что «татарское» название молельни сохранилось в Исламе как лексический атавизм от его ранних форм, когда он еще был неразделим с язычеством и христианским Православием.

Вместо эпилога

Сегодня Ислам переживает кризис радикализма, так как нуждается в новых аргументах, которые бы открыли для его последователей значимость всех мировых культур. Россия является единственной страной, которая располагает историческим правом увидеть в Исламе «практическое Православие». Ведь оба учения, по существу, отражают одно мироощущение. В идеале обе мировые религии должны слиться, вернувшись к исторической истине, но для этого нужен межконфессиональный диалог на новом уровне. Готова ли к нему Россия? Как можно видеть, и здесь слабым местом является отечественная историческая наука, которая продолжает созидать историю, разъединяющую народы, в то время как России нужна история, которая их объединяет.

Очевидно, историческую науку надо переформатировать, как впрочем и все государственное устройство Р. Ф. На смену территориальному принципу организации национальных автономий должен прийти этно-конфессиональный, какой существовал в дореволюционной России. Не надо «семьи народов»! Не надо «межнациональной дружбы»! В стране, где живет 100 языков, вообще не должно быть сетки, разделяющей население по национальному признаку! Вопрос национальных обычаев и традиций, в конце концов, должен стать интимной стороной жизни каждого человека. Мы должны научиться стыдиться всего, что нас разъединяет, и эта идея должна стать источником вдохновения как исламской, так и православной проповеди. Кино, литература — все должно прославлять высокие наднациональные отношения, формируя новый менталитет, былую основу неубиваемости России.

Вот тогда-то мы и станем для Европы интересны. Как впрочем, и для всего мира, который, заинтересовавшись культурой России, получит шанс выжить.

• Изображения
• Медиа файлы